Оксфордский университет известен как один из самых престижных в мире. Однако он есть и в России. «Оксфордский Российский Фонд» - это благотворительная организация, основанная в 2005 году с целью развития гуманитарного образования в нашей стране.

Для талантливых студентов и преподавателей ОРФ разработал ряд программ. Ключевая среди них - стипендиальная программа для студентов гуманитарных факультетов, которую фонд реализует в 20 ведущих российских вузах.

Стипендия ОРФ выплачивается бакалаврам 3-4 курсов, специалистам 3-5 курсов, магистрантам и аспирантам 1 года обучения. Назначение оксфордской стипендии не отменяет права на получение государственной (в том числе и повышенной) в обычном порядке.

Стипендиат ОРФ – это особый статус, который дает значительный вес в академическом и научном сообществе. Больше того: у стипендиата есть шанс на конкурсной основе получить финансовую поддержку от Фонда и принять участие в конференции или другом научном мероприятии, которое проводится на территории РФ.

Фонд проводит летние и зимние школы, это выездные междисциплинарные лекции и семинары для молодых ученых. Еще одним форматом являются мастерские, в которых принимают участие международные эксперты и преподаватели. На школах фонда студенты создают собственные проекты на стыке разных социогуманитарных дисциплин.

Что вы знаете о цейтноте? Если что – это острая нехватка времени. А что вы знаете о перманентном цейтноте?

Нам, стипендиатам Оксфордского фонда, кажется, что всё. Потому что школы фонда с их темпом испанского быка на корриде определяются только словами «почувствуешь – поймешь».

Из чего состоит день типичного стипендиата Оксфордского фонда в «командировке»? Лекции, практика, лекции, практика, лекции, практика... Что ещё? Ах да, лекции и практика.

Рабочий день студента российского Оксфорда состоит из 14,5 рабочих часов. Впрочем, основную сложность составляет не то, что ты работаешь более 60% суток, и даже не интенсивность процесса, а именно умственная нагрузка.

Если университет превращается в рутину, и мало-помалу любой студент выключается из процесса обучения, то каждая школа ОРФ – и «Археология текста – 6» не исключение – это перманентный интенсив с резкой сменой тематик – попробуйте за 10 минут переключиться с тропов в психологии и психиатрии на использование эвфемизмов в рекламных текстах. Когда ты чувствуешь себя как выжатый лимон – тебе дают метафорическую лопату и говорят: «Копай сам!». И ты начинаешь копать глубины своей памяти, вытаскивая всё, что знал и не знал, что-то создаешь, попутно похрустывая гранитом. Спать ложишься поздно – наивно полагаешь, что сил хватит.

Конец недели – ты встаешь позже обычного, выгадывая по пять-десять минут дремы. Стоят они тебе 15-20 минут работы на адреналине позже. Стопка зданий увеличивается, а лекций становится только больше.

На завтраке ты ешь тщательней, забирая с собой всё, что можно. Пригодится. Мозги кипят уже не через 3 часа работы над проектом, а через 30 минут второй лекции. На первой ты стараешься угнаться за двумя зайцами – не заснуть и услышать всё. На третьей понимаешь, что обед близок – а затем близка уже работа над одним проектом, вторым, опять первым и ещё раз вторым…

А знаете, что самое странное? Приехав домой, ты понимаешь, что без такого ритма уже сложно обойтись, ты стараешься набрать как можно больше заданий и участвуешь в как можно большем количестве событий – в общем, сам создаешь себе ситуацию перманентного цейтнота. Потому что это здорово.

Думаете, работать в санатории очень легко? Живёшь, мол, как в раю, и в ус не дуешь, да? Как бы не так! Везде же нужен глаз да глаз! За всем следи, всё проверяй, территорию обходи, всюду нужен контроль, я за всеми наблюдаю. Вот и сейчас, между прочим, тружусь в поте лица, как говорится, хотя у меня и не лицо, а мордочка.

Сегодня мой пост – скамейка напротив входа во второй корпус санатория, все вновь прибывшие обязательно проходят мимо меня. Я вытянулся на скамейке, слегка прикрыл глаза. Но не думайте, что я могу что-то пропустить: мои уши и нос настроены очень чутко. На солнышке я слегка разнежился и даже чуть-чуть замурлыкал от удовольствия. Что? Вы удивлены? Ах, да! Я ведь не представился: я – Кот и работаю в санатории котом. Между прочим, очень важная и ответственная работа и, кстати, довольно выгодная.

Так вот, наблюдаю я , как всегда, за гостями санатория: играют человеческие дети, с ним рядом – их родители, по парку гуляют пожилые люди. И вдруг один за другим подъезжают микроавтобусы. Высаживаются девушки и юноши. (Это, я вам скажу, редкость для санатория.) Многие очень приятно и необычно пахнут: кажется, снегом и холодом, чужими морями, степями, незнакомыми растениями. Я обязан всё о них разузнать. Придётся покинуть свой пост, спрыгнуть с тёплой скамейки и отправиться за ними...

Наш кошачий отдел очень внимательно наблюдает за новыми юными людьми. По сравнению с другими отдыхающими, они довольно странные: на улице почти не встречаются, лекарствами и всякими там процедурами не пахнут. Места их наибольшей концентрации – клуб и кинозал.

Питаются новые гости, как и другие отдыхающие, в нашем санатории, т.е. столовской едой. Работаю тут полжизни, а никак не могу понять, как люди едят такую гадость. Сколько раз мяукал на эту тему с директором санатория. А он всё только обещает исправить.

А эти новенькие смешные: недавно одна девушка решила, видимо, что я голодный, и вынесла мне после обеда котлету! Пффф… Я понимаю, что она, конечно, хотела, как лучше… Но я не идиот, извините! Я же знаю, что на свете нет ничего вкуснее свежей морской рыбки.

Эти котлетологи (или как их там?) почти не спят! Я и так всегда удивляюсь, как люди могут спать меньше 20 часов. Но эти самые удивительные: им хватает 2-5 часов! Я столько бодрствую.

А котлетологи всё-таки классные: помогают зайти на пост, дверь открывают, берут на руки, даже за ушком могут почесать, - хорошие ребята! Лишь бы больше котлетами столовскими не угощали!

- Если бы Вам пришлось написать введение, что бы Вы написали? Какие бы цели описали, идеи?

-Когда мы учим наших студентов делать проекты, то всегда очень четко разводим понятия: миссия, цели, задачи. Миссия - это движение к горизонту. Вы должны встраивать цель проекта в некую более широкую перспективу, именно это и называется миссией. Ее никогда нельзя реализовать в полном объеме, как нельзя достичь горизонта, но если вы будете формулировать цель и только цель, если у вас не будет стратегического видения, выходящего за рамки проекта, то его успешность более чем сомнительна. В таких проектах, как «Археология текста-6», мы имеем вполне конкретную цель. А именно: совершенствовать компетенции наших гуманитариев в области работы с текстами. Наша миссия шире – содействовать решению острейшей проблемы образования XXI века –преодолению разрыва между знаниями и навыками. Вы, наверное, знаете, что есть такое выражение «soft skills» - навыки XXI века. На это мы и ориентированы.

- Эти навыки очень важны?

- Очень. Потому что знание без навыка абсолютно неприменимо, а значит - бесполезно.

- Почему?

- «Soft skills» - это метазнаниевые компетенции. Иными словами, это умения и навыки, которые выходят за рамки узкопрофессиональной компетенции. Без них вы не достигнете успеха в своей профессиональной карьере. Ведь это важные коммуникативные, проектные, командные и аналитические умения. Формат нашей школы «заточен» на эти навыки.

- То есть, в реальной жизни навыки помогают в профессиональной работе…

- Да, выпускник, обладающий проектным мышлением и навыками командной работы, имеет конкурентные преимущества на рынке труда. Семён Аркадьевич Экштут говорил в своей лекции о высоком уровне русского классического университетского образования в XVIII-XIX вв. и... его – как это ни парадоксально – практической бесполезности. Даже тогда высшее образование, к которому имела доступ ничтожно малая доля населения, не давало гарантии получения работы. К сожалению, в каком-то смысле это происходит и сейчас. Наша летняя школа должна показать молодёжи, что важно быть креативными, нетривиально и проективно мыслящими, чтобы быть востребованными на рынке труда.

- Всё чаще люди работают в компьютерах, а не в группах. Для чего вы хотите обучать участников работе в группе? В одном из докладов Вы говорили о нестандартном мышлении. Как с ним связана работа в команде?

- Если все будут мыслить стандартно, тогда команда не нужна. Она необходима для органичного соединения разных способностей, ролей и функций. Мы, например, рассказываем о такой технологии проектной эвристики, как «brainstorming». Но она не сработает, если в группах не произойдет разделение ответственности. Кто-то возьмёт на себя роль лидера, кто-то – «адвоката дьявола».

- Это неприятная роль.

- Но нужная. Кто-то окажется в роли аналитика, другой займется тайм-менеджментом. Если в одной команде будет десять лидеров, они просто друг друга «съедят». Вы спрашиваете, какова наша миссия? Работая на «soft skills», мы помогаем созреванию гражданского общества. Почему? Потому что проектные и командные навыки с этим напрямую связаны. Вспомним Аристотеля. Он говорил: «Что есть подлинная добродетель гражданина? Равная готовность и способность командовать и подчиняться». Т.е. это высокая степень социальной активности и ответственности.

- У Вас очень большой опыт работы со студентами. Есть ли такая проблема, что ребята не хотят работать вместе, в команде?

- Просто этому надо учиться. Поэтому мы придаём большое значение тренингам. Вы заметили, что в наших тренингах не было ничего случайного. В школе участвуют пятьдесят человек, приехавших из двадцати разных университетов по два или одному человеку. Такое большое число незнакомых людей кого-то может смутить. Но за несколько часов, даже за один день всех этих совершенно разных людей перезнакомить друг с другом невозможно. Следовательно, для начала нужно было сформировать микроколлективы. Поэтому мы в первый же день во время тренинга разбили их на пять команд, внутри которых все быстро познакомились. На второй день мы снова их разделили на другие команды, провели проектный тренинг, затем вечером – текст-квест, где участники вновь оказывались в разных группах. Все думали, что это забава, шутка, но эта работа была важна для создания связей в группах. Чтобы группа добилась успеха в текст-квесте, её участникам нужно было работать в команде. И благодаря этой работе уже на третий день любой участник знал остальных, как будто они были знакомы три месяца.

- А Вы сами сильно поменялись в сравнении с прошлыми школами?

- Когда мы проводили первые школы, мы сами себе напоминали сапёров на минном поле. Потому что все было новым и неизведанным. Это была полусмелость-полунаглость. Мартин Лютер говорил на склоне лет: «Если бы я знал, что получится из моих 95 тезисов, то я бы их никогда не опубликовал». Первая школа нашего центра была проведена еще в 2009 г. в университетском студенческом лагере. Это была почти авантюра, у нас не было никакого финансирования. Ее тема была «Преодоление границ: коммуникативные практики и технологии». Собственно, мы и сейчас в наших школах продолжаем эту тему. Это и есть наиболее серьезный навык, без которого сегодня добиться успеха невозможно. С 2011 года реализуется проект «Археология текста». Мы постоянно занимаемся со своими студентами и видим, что они зачастую не умеют работать с текстом и производить тексты. Если они этого не умеют, то всё остальное превращается в профанацию. Поэтому и появилась идея данного проекта. В 2010 г. мы получили небольшой грант университетского Фонда целевого капитала. Но, когда мы уже выиграли грант и когда на сайте появилось объявление об этом, тогда координатор Оксфордского Российского Фонда в Южном федеральном университете Владимир Жуков предложил: «Вам ведь дали мало денег. А хотите провести школу в больших масштабах?» Ну, pourquoi pas! Преподаватели есть, программа готова. И вот так у нас возник альянс с Оксфордским Российским Фондом.

- Как Вас и других преподавателей развивает данный проект?

-Когда мы готовим и проводим школу, то тем самым – хотим мы этого или не хотим – создаём себе новые области самореализации. Приведу пример. Тема тропики для меня не чужая. В каком-то смысле занимаюсь ей всю жизнь. Но, когда я разрабатывал программу школы, то нужно было сформировать преподавательскую команду: надо было предлагать коллегам темы, идя, разумеется, от их интересов и предпочтений. Соответственно, для меня оставались темы по остаточному принципу, т.е. то, что не взяли остальные. Например, я никогда серьёзно не занимался метонимией. Метафорой – да. Перифраз – с большой радостью. Но метонимия проходила мимо меня. Но тут уж пришлось перевернуть гору литературы, с которой я бы, в противном случае, никогда бы не имел дела.

-Как бы Вы хотели улучшить школу, что бы хотели добавить в неё? Каких ещё уровней хотите достичь?

- Честно говоря, каждый раз, когда время вплотную подходит к самой школе, все проблемы и сложности достигают некоего пика, появляется мысль «всё, последняя школа, больше этого делать не буду». Потому что весь процесс связан с серьезными затратами: нервными, эмоциональными и прочими. Потом, к концу школы, появляются как минимум две новые концепции.

- И так уже в девятый раз?

- Да! (смеётся) Вы же понимаете, я не хочу загадывать. Есть выражение «хочешь насмешить Бога – расскажи ему о своих планах». Мы ведь не можем доподлинно знать, что будет завтра. Как будут развиваться фонды, в том числе и Оксфордский, претерпит ли какие-то изменения его стратегия и тактика, каковы будут его приоритеты. Ведь мы не можем диктовать свою волю грантодателям. Мы исходим из того, какова их политика, но продолжаем делать свое дело. Разрабатываем разные проекты школ. Сейчас, например, проводим серию школ для студентов и школьников из других регионов по тематике локальной идентичности. Потому что Ростов – уникальный город, Южный Вавилон… Сейчас также вызревает идея проведения «школы школ», которая будет посвящена методике проведения вот таких профильных проектов. Потому что проблема в том, что многие хотят проводить такие школы, но не всегда знают, с чего начать и как это делать. Поэтому, пожалуйста, приходите, постараемся научить.

— Давайте я буду держать диктофон, а вы задавать вопросы? — спрашивает Екатерина Ковш. Она выпускница первой школы "Археология текста: в пространстве классической текстологии и вне ее пределов". В шестой — участвует как лектор. За плечами у неё разноцветный рюкзак и медаль Российской академии образования "Молодым учёным за успехи в науке".

— Я была на самой первой школе "Археология текста". Рассказали о ней наши тьюторы. Я очень вдохновилась идеей. Это была первая и единственная школа в моей жизни, потому что я уже училась в магистратуре. Тогда они не были так развиты.

— Вы чего-то боялись, когда ехали?
— Мне кажется, школа как раз и способствует уменьшению страхов. Наверное, статус стипендиата ОРФ уже защищает студента и приподнимает его на какую-то ступеньку.

— Вы также создавали проекты?
— Да, мы сделали проект "Манифест юного блогера". У нас в команде был мальчик, который писал стихи. Мы решили поддержать его.

— Что поменялось в Вас после школы?
— Когда тебя отбирают из числа большинства, это уже какие-то особенные впечатления. Значит, твои идеи чего-то стоят. Это уже прибавляет тебе бодрости и уверенности. Но одновременно возлагает и ответственность.

Мы идём к морю прогулочным шагом. Сейчас так можно, а в Ростове-на-Дону Екатерине надо успевать совмещать работу преподавателя в двух вузах и медицинском лицее и старшего научного сотрудника.

— Для того, чтобы быть преподавателем, надо успевать делать очень много дел. Когда преподаватель бежит по улице и не замечает кого-нибудь, это не значит, что он игнорирует, злится из-за того, что студент не прислал ему какой-то текст. Хотя такое тоже бывает.

— Каким преподавателем стараетесь быть Вы?
— Я стараюсь быть справедливым преподавателем. По возможности интересным. Хотя не все лекции проходят живо и очень уж увлекательно.

— Как исправляетесь?
— Я стараюсь отказаться от тех предметов, которые не могу вести живо и увлекательно.

— С каким бы тропом Вы бы сравнили себя?
— Наверное, я — ирония, — не задумываясь, отвечает Екатерина. — У меня есть медицинское образование. А все медики, как мне кажется, испорчены как минимум иронией, и скорее даже, сарказмом. Это то, что сегодня называется троллингом.

В море садится солнце, оставляя огненные разводы на небе. Набегающие волны забирают камни с берега за собой.

— Девять месяцев я проработала в стационаре отделения гемодиализа.
Я работала с умирающими пациентами. Пошла туда, потому что это было единственным отделением, где был психолог. Но его место было занято, поэтому я устроилась медсестрой. Ночью я оставалась дежурить с самыми тяжёлыми пациентами. Мы разговаривали о смысле жизни, о страхе смерти. Это те люди, с которыми необходимо говорить. А врачи очень боятся этого, потому что приближающаяся смерть напоминает им о том, что они не всемогущи. Смотреть в глаза человеку, который ждет от тебя помощи, а ты ничего не можешь сделать — это очень сложно.

Вот откуда у Екатерины внимательный и пристальный взгляд. Она научилась помогать другим одним взглядом и всегда умела "качественно присутствовать".

— Психотерапия — это дословно лечение словом, — продолжает Екатерина. Именно слово и качественное присутствие могут помочь. Это не просто быть рядом, а чувствовать собеседника, отзываться на его состояние, учитывать его особенности. Возвращать ему его же слова. Для того, чтобы он понимал, что вы его слушаете и слышите.

- Что нужно сделать, чтобы получить медаль Российской академии образования?
- Нужно не спать ночей, проводить их в лаборатории, кормить испытуемых печеньем, заманивать их всеми доступными способами, возить из Москвы в Ростов и из Ростова в Москву возить транспортную среду для генов, для биоматериала.

- Для Вас медаль Российской академии образования - это успех?
- Да!

- Кому будут полезны Ваши научные разработки?
- Они пригодятся как минимум другим исследователям. Мы изучаем только два гена, а их у нас двадцать шесть тысяч. Но если мы не будем делать того, что можем, то будем просто простаиваться. Моё исследование войдет в копилку подобных исследований, то есть это только промежуточный результат.